Сергей Яковлевич Эфрон

 Первые детские воспоминания мои связаны со старинным барским особняком в одном из тихих переулков Арбата, куда мы переехали после смерти моего деда П.А.Дурново – отставного гвардейца Николаевских времен. Это было настоящее дворянское гнездо. Зала, с двумя рядами окон, колоннами и хорами; стеклянная галерея; зимний сад; портретная, увешанная портретами и дагерротипами в черных и золотых овальных рамах; заставленная мебелью красного дерева диванная; тесный и уютный мезонин, соединённый с низом крутой и узкой лесенкой; расписные потолки; полукруглые окна, - все это принадлежало милому, волшебному, теперь уже далёкому прошлому.

При доме был сад с пышными кустами сирени и жасмина, искусственным гротом и беседкой, в разноцветные окна которой весело било солнце. Чуть только начинала зеленеть трава, я убегал на волю, унося с собою то сказки Андерсена, то «Детские годы Багрова-внука», а позднее какой-нибудь томик Пушкина в старинном кожаном переплёте. Я помню огромное впечатление от стихотворения «К морю». Никогда ещё не виденное море вставало передо мною из прекрасных слов поэта, - то тихое и голубое, то бурное. Я бредил им и всем существом стремился, наконец, узнать «Его брега, его заливы, и блеск, и шум, и говор волн».

Моим чтением руководила мать. Часто по вечерам она читала мне вслух. Так я впервые познакомился с «Вечерами на хуторе близ Диканьки», «Повестями Белкина», «Капитанской дочкой», «Записками охотника» и другими доступными моему возрасту образцовыми произведениями русской литературы.

Десяти лет я поступил в первый класс частной гимназии Поливанова, - этим заканчивается моё раннее детство. На смену сказочной, несколько замкнутой, жизни выступила новая, более реальная. Появились школьные интересы, товарищи и новые через них знакомства, но чтение по-прежнему оставалось моим излюбленным препровождением времени. Легко возбуждающийся и болезненный, я до того уставал от долгого сидения в классе, что с трудом мог заниматься дома. Частая лихорадка, головные боли, сильное малокровие, - все это отнимало много сил. Самолюбие не давало мне спать. «Быть первым в классе!» Кто из вновь поступивших не мечтал об этом?! Я знал не меньше своих товарищей, но шёл неровно. Приходилось много догонять, и только я начинал чувствовать себя на твёрдой почве, как новый приступ слабости сразу лишал меня всего достигнутого.

В гимназии Поливанова я пробыл пять лет, переболев за это время почти всеми детскими болезнями. Внезапная и почти одновременная утрата родителей окончательно расшатала моё здоровье. Дом продали, - прежняя жизнь рушилась. Разбитый и усталый я выехал в Петербург. Вся моя последующая жизнь – непрерывное лечение. Обнаруженный у меня петербургскими докторами туберкулёз лёгких требовал немедленного и строжайшего санаторского режима. Начались скитания по русским и заграничным санаториям.

С утра до вечера, лёжа на chaise lonque, я читал, думал и, главное, - вспоминал. Мелькали лица, звенели голоса, из отдельных слов слагались фразы, воскресали целые беседы, вставали сцены недавнего милого прошлого. Понемногу я стал их записывать. Из этих приведённых в порядок воспоминаний составилась книга рассказов «Детство», вышедшая из печати, когда мне исполнилось 18 лет.

За четыре года моей болезни я читал и перечитывал Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Л.Толстого и иностранных классиков. Из русских поэтов моим любимым оставался Пушкин – «России первая любовь», как сказал о нем Тютчев. Из прозаиков больше всего волновали меня Достоевский и Толстой, связанные друг с другом самыми драгоценными свойствами – глубиной и полной искренностью.

С 17 лет я понемногу принялся за подготовку к экзаменам на аттестат зрелости, которые думал держать прошлой весной при Московском Лазаревском Институте Восточных Языков. За месяц до экзаменов мне, однако, по болезни пришлось уехать в Крым. После курса лечения в Ялтинской Санатории Александра III и удачно перенесённой операции аппендицита на туберкулёзной почве, я в настоящее время заканчиваю подготовку на аттестат зрелости.